— Сомнения должны быть всегда, товарищ Сталин, — сказал Штейнбрюк, — особенно в такой работе как наша. Однако замечу, что события последних дней эти сомнения сильно поколебали.
«Еще бы!» — Сталин подошел к столу и взял коробку папирос, успев бросить быстрый, но ничего не упускающий взгляд на разведчиков. Урицкий и Артузов сидели рядом, но возникало ощущение, что комкор корпусного комиссара попросту не замечает.
— То есть у нас появились серьёзные основания для доверия этому источнику? — Спросил Генеральный Секретарь, доставая папиросу. — Или всё-таки мы имеем дело с хорошо продуманной, стратегической провокацией фашистов?
Могло быть и так, но Ежова сдали англичане. Немец только подтвердил, а Кривицкий заплатил за правду жизнью.
«Кривицкого наградить орденом… Орденом Ленина».
— И такую возможность нельзя отбрасывать полностью, — не стал спорить Штейнбрюк, — но пока большая часть переданной нам информации получила прямое или косвенное подтверждение. К сожалению, то, что произошло в Париже тринадцатого февраля, мы не смогли предотвратить. — Быстрый взгляд на Урицкого. — Подчинённые товарища Ягоды тоже оказались не на высоте.
«Твои собственные друзья, между прочим, товарищ Штейнбрюк… Твои друзья…»
— То есть вы, товарищ корпусной комиссар, считаете, что вина за произошедшее лежит на сотрудниках наркомата внутренних дел?
«Пусть ответит! Если такой смелый, пусть и отвечает за свои слова!»
— Никак нет. — Штейнбрюк на «провокацию» не поддался. Он вел свою линию. — По моему мнению, предотвратить покушение в сложившейся ситуации было невозможно. Сейчас, наши сотрудники, подключенные к мероприятиям по выяснению полной картины случившегося, завершают порученную им работу, и, я думаю, через несколько дней мы представим на рассмотрение соответствующий доклад. Но уже сейчас можно сказать, что операция была спланирована грамотно, проведена дерзко и с использованием совершенно новой тактики и техники. Боюсь, там, в Париже, у наших людей просто не было шанса…
— А справка по Ежову готова? — Сменил тему Сталин, читавший материалы предварительного расследования, проведенного Слуцким.
«Просрали подготовку, — вот и весь секрет».
— Так точно. Вот. — Штейнбрюк протянул Сталину несколько скрепленных между собой листков, до этого момента находившихся в его папке.
Сталин посмотрел на Ворошилова.
— Ты это видел?
Ворошилов кивнул. Это ведь его ведомство, так что без визы наркома Обороны справка Разведывательного Управления для Политбюро выйти никак не могла.
Сталин просмотрел текст, вернулся к началу, прочитал внимательно, временами, останавливаясь на отдельных фразах — «Мать литовка или полька… Почему скрывал?» — и, наконец, карандашом написал резолюцию:
«Т.т. Орджоникидзе, Молотову, Кагановичу. Прошу ознакомиться». Передал бумаги Молотову и обернулся к военным.
— Спасибо товарищ Штейнбрюк. Спасибо товарищи. Ждем от вас подробного доклада. Вы свободны.
— И ещё, — интонация голоса Сталина чуть не заставила вздрогнуть от неожиданности уже собравшегося повернуться корпусного комиссара, — мы считаем, что товарищу Гамарнику не следует сообщать всех подробностей нашей сегодняшней встречи. Идите.
Когда Урицкий и его люди вышли, Сталин снова обратился к Ворошилову.
— Ну что, Клим, радуешься? — Спросил он, закуривая.
— Чему радоваться, Коба? — Ворошилов был расстроен, и настроение это было искренним. Уж кого-кого, а Клима Сталин знал давно и хорошо.
— Чему? — Усмехнулся он. — А тому, что такую занозу из задницы у себя вытащил. Да ещё чужими руками. Тебе этим фашистам свечку нужно ставить. За здравие. Если бы знал, кто «скрипача» на тот свет отправил, небось, Красным Знаменем бы наградил?
— Угу, наградил. — Мрачно отмахнулся Ворошилов, пребывавший в настолько расстроенных чувствах, что даже подначки не заметил. — Посмертно. Колом осиновым… я, может, и дал бы орден, если бы это было наше решение, но поехать мог и я!
Что ж, и так могло повернуться. Думали, советовались. Могли и Клима отправить. Но, в конце концов, поехал Тухачевский, решили, что двух наркомов на похороны — пусть и королевские — посылать неправильно.
— Да, фашистские террористы убили не Тухачевского, убили советского маршала. — Слова вождя прозвучали весомо. В наступившей тишине Сталин встал из-за своего стола и, пройдя в явной задумчивости несколько шагов, подвинув к себе ближайший стул, сел рядом с Ворошиловым.
— Как думаешь, Клим, кого тебе заместителем назначим? Якира или Уборевича?
— Шило на мыло менять? Они от «скрипача» недалеко ушли. Вспомни, как в тридцать втором Уборевич предлагал немцам Польшу делить? Стратег банкетный. Еле тогда скандал замяли. Лучше уж Ваську Блюхера с Дальнего Востока вернуть, а то пишут, разлагается он там, чуть не царьком себя считает.
— Мне тоже пишут, Клим, не меньше чем тебе. — Гримаса явного неудовольствия промелькнула на рябом лице. — И про безобразия с актрисками на пароходах и про гульбу кабацкую. По моему мнению, товарищу Блюхеру стоит сменить климат, — для здоровья полезно. Пока не заигрался совсем, а здесь мы его, глядишь, или перевоспитаем, или… к стенке поставим. — Договорил он неожиданно жестко и увидел, как подобрался расслабившийся было нарком Обороны. — А товарищи из наркомата внутренних дел нам помогут, — снова задумываясь о своем, добавил Сталин и посмотрел туда, где обычно сидел Ягода. Но сегодня Генриха здесь не было. И если Каганович или Орджоникидзе отсутствовали по причинам своей должностной занятости, руководителя НКВД на совещание просто не позвали. И не потому, что негоже ему присутствовать, когда конкуренты отчитываются, а потому что Сталин был на него откровенно зол. Совсем недавно — еще и месяца не прошло — Ягода хвастался во время обеда на ближней даче, что белая эмиграция насквозь пронизана его людьми.