Олег закурил и пошел пешком в сторону вокзала. Теперь, несмотря на планы, с которыми он сюда приехал утром, ему было очевидно, — сегодня, да, вероятно, и завтра — никуда он из Праги не уедет. И куда отправится из Праги потом — если вообще отправится — тоже не ясно, потому как в большой степени это зависело теперь от Тани. Поймет ли она его? Захочет ли быть вместе? А если она и там его не… Ну, то есть, могло же случиться, что он ошибался, полагая, что она к нему неравнодушна? Разумеется, могло. Однако все это было связано с более отдаленным будущим. А сейчас его ожидала встреча с Жаннет Буссе и, следовательно, до встречи Олегу предстояло еще забрать из камеры хранения свой саквояж и снять номер в гостинице поближе к центру. Или, напротив, не пороть горячку и не бежать впереди паровоза, а оставить все, как есть. Потребуется, так подскочить на вокзал за вещами всегда успеется, и номер в нынешней Праге снять не проблема. Хоть днем, хоть вечером, хоть посредине ночи, если пришла вдруг в голову такая блажь.
— У тебя красивое лицо, — сказал Олег. — Я смотрю и не могу насмотреться. Знаешь что? Ты произведение искусства.
— Отправишь меня в музей? — спросила в ответ Таня.
— Нет, — покачал он головой. — Ты не создана для музея.
— А для чего мы созданы, и здесь?.. — Сказала тихо, но в тихом ее голосе было столько страсти, столько жизни и чувственности, что у Ицковича голова пошла кругом. Однако не настолько пока, чтобы прекратить говорить.
— Красивые женщины невидимы, — повторил он вслух чью-то разумную мысль. — Красота отвлекает нас от личности, и мы не замечаем в них человека.
— По-моему, ты разводишь меня на «у койку», — улыбнулась вдруг порозовевшая Татьяна.
— По-моему, мы знакомы достаточно давно, чтобы ты меня в этом перестала, наконец, подозревать…, — улыбнулся в ответ Олег, — ну, так: проверяю…
— А я бы…, — она с лукавинкой посмотрела ему в глаза. — Нет…
— Ничего не могу… — добавила через мгновение.
— У тебя кто-то…
— Нет… Да… у Жаннет,.. есть, нет, — не важно. Я уезжаю. — Она поколебалась, явно не зная, стоит ли об этом говорить, но все-таки решилась. — Завтра утром я должна быть в Вене, а в обед — в Зальцбурге.
— А я поеду с тобой!
— А ты можешь? — удивилась Таня.
— Мои вещи в железнодорожной камере хранения, — обтекаемо ответил Олег.
— Олег, — сейчас Татьяна говорила совсем тихо. — Я ведь не просто так тут…
— Так и я не просто так, — усмехнулся Ицкович, сообразив, куда пришел их разговор. — Это будет очень неприлично с моей стороны, если я спрошу, на кого ты работаешь?
— На Урицкого, — после короткой паузы ответила Таня. — А ты?
— На Гейдриха.
— Ты?! — чуть не крикнула в ужасе Таня.
— Я, — спокойно кивнул Олег. — Вот такая ирония судьбы…
— Ты каким поездом едешь? — Спросил он, закурив для разнообразия сигару.
— Полуночным.
— Великолепно, — улыбнулся довольный жизнью Ицкович и остановился на мгновение, залюбовавшись игрой света в ее глазах, ставших вдруг ультрамариновыми. — И вещи, надо полагать, собраны и уже на вокзале?
— Да, — шепнула она, снова розовея под его взглядом. — Чего ты так смотришь?
— Я же тебе уже объяснил… Но Златовлаской тебе лучше, хотя брюнетка тоже шикарная!
— Маньяк! Я крашенная. — Хихикнула она и потянулась к рюмке.
— Ты здесь женат? — спросила, сделав глоток.
— Не я! — Олег в притворном ужасе округлил глаза — Шаунбург! Печальная история…
И уходя от скользкой темы вдруг выпалил по-русски:
— А слабо «Парижское танго» спеть?! — мелодия крутилась у него после первой встречи почти неотвязно, и он помнил Танюшкину импровизацию тогда, на свадьбе племянника в Москве.
— Совсем с ума спятил? — Удивленно подняла брови Татьяна.
— Дурак, мы же засветимся!
— Перед кем? — удивился Олег. — Красивая женщина, интересный мужчина… — усмехнулся он. — Встретились в Праге, никто нас не знает…
— Эта песня, по-моему, и не написана еще!
— Ну и что? — Пожал плечами Олег и встал.
В углу зала на маленькой эстраде — в самом деле всего лишь квадратном возвышении — стоял концертный рояль. Весь вечер здесь играл немолодой чех с седыми бровями, исполняя модные мелодии, так сказать, шлягеры тридцатых, вперемешку с короткими отрывками классической музыки. Сметана, Дворжак, Штраус… Сейчас он покинул свое место, и рояль отдыхал.
— Ты этого не сделаешь! — Перехватив взгляд Ицковича, по-немецки воскликнула Таня, но в глазах ее уже зажегся знакомый огонь. — Не смей!
Но он, разумеется, посмел, потому, наверное, что и в его крови бушевал сейчас огонь вспыхнувшей старой любви, сдобренной алкоголем и боевым стрессом.
— Сделаю! А ты Жаннет попроси помочь!- Улыбнулся самой красивой женщине Европы Баст фон Шаунбург и, медленно выцедив из рюмки терпкий коньяк, пыхнул сигарой и, не оглядываясь, пошел к роялю.
Руки привычно легли на клавиши, а перед глазами встало лицо Жаннет, и он заиграл, и, значит, у Женщины не оставалось больше времени, — песня начиналась почти сразу же после первых нот проигрыша.
— Das ist der Pariser Tango, Monsieur, — Ах, какой у нее стал голос! Такой, что сжимало сердце и заставляло кровь быстрее бежать по ставшим вдруг узкими сосудам.
Ganz Paris tanzt diesen Tango, Monsieur,
Und ich zeige Ihnen gern diesen Schritt,
denn ich weiß, Sie machen mit
Казалось, сердце его поет вместе с Жаннет, и страдает от любви, и сжимается от сладкой муки, а в голове уже звучал большой симфонический оркестр, и…