В третью стражу - Страница 167

167

«Н-да…»

За своими мыслями Баст даже не заметил, как дошел до здания «Correos y Telégrafos» — «Почты и телеграфа», поднялся по ступеням — здание, и в самом деле, производило впечатление дворца или храма — оглянулся через плечо на море и порт, и вошел в операционный зал. Здесь его ожидала «телеграмма до востребования» с подписью «твоя Клер» и письмо, пришедшее еще позавчера из Бургаса. В телеграмме из нескольких слов — Виктор сообщал, что «все нормально», и последняя порция информации ушла на «ту сторону» с курьером, доставившим «на эту сторону» блок весьма любопытных «вещей», часть из которых, может быть весьма интересна Гейдриху, а над остальным надо бы подумать и лучше сообща. Однако, пока суд да дело, шифровка со всеми подробностями пошла к нему, Басту, почтой, как обычное письмо от очередной любовницы. А вот письмо из Болгарии в Барселону, куда Шаунбург тогда еще только собирался, отправлено было с опережением. Кайзерина и Вильда, оставили к тому времени Бургас, и вообще Болгарское королевство, направляясь в «королевство Испания», морем на пароходе.

Прочитав послание от любимых женщин, Баст с лёгким сердцем доверил почте две готовые статьи для берлинских газет. Одну — о Каталонии и царящем в ней политическом напряжении, выражающемся, в частности, в новых убийствах священнослужителей, не щадя даже и монахинь-бенедиктинок, и вторую — о местных белых винах, где фон Шаунбург от чистого сердца пропел свою «песнь песней». Между тем, настоящей статьей была только первая, что же касается второй, то эту будут расшифровывать в Гестапо, а напечатают ли ее когда-нибудь и кто, это уже совсем другой вопрос.

Итак, письма ушли, и Баст совсем было задумался, не пойти ли в штаб флота, всего-то в десяти минутах ходьбы от «Почты», рядом с управлением порта, и не поискать ли там капитана Эскивеля, но его прервали на самом интересном месте.

— Себастиан! Дружище!

«О, господи!» — Но никуда не денешься, к нему, радостно улыбаясь, шел Фриц Готтшед. Фриц, как и Баст, последний месяц слонялся по Испании и Марокко и при этом вел себя настолько подозрительно, что Шаунбург даже запросил Берлин на предмет «кто есть кто?» Однако, выяснилось, что Готтшед просто болван, но болван полезный, так как оттягивает на себя внимание чужих контрразведчиков, позволяя Себастиану наслаждаться относительным покоем.

— Боже, как я рад вас видеть! — Обменявшись рукопожатиями, они закурили и вышли на улицу. — Когда вы приехали, Себастиан? Где вы были? Куда вы пропали тогда, в Малаге? Пойдете в клуб?

Вопросов было слишком много, но в том-то и заключалась прелесть этого человека: можно было выбирать самому, на какой из них отвечать.

— Какой клуб вы имеете в виду, Фриц?

— У нас тут неподалеку есть импровизированный журналистский клуб. В кафе «Флора».

«У нас. Надо же!»

— «Флора»?

— Пойдемте?

— Почему бы и нет? — Согласился Баст, и они отправились в кафе. А первым человеком, которого Баст увидел, войдя в затянутый табачным дымом зал «журналистского клуба», был не кто иной, как помянутый уже сегодня утром Майкл Гринвуд, третий баронет Лонгфилд.

«Случай? Возможно. Но уж больно странный случай».

— Вы не знакомы, господа?

— Мне кажется, мы встречались…

— В Антверпене. — «Предположил» Баст.

— Нет. — Покачал головой Майкл. — Нет. По-моему, в Амстердаме!

— Точно! — Облегченно улыбнулся Баст. — Но вы должны меня извинить, я совершенно не помню, как вас зовут.

— Взаимно! — Улыбнулся в ответ Гринвуд, и они, наконец, познакомились.

2. Татьяна Драгунова, Берлин, 20 июня 1936 года, суббота

В работе «дивой» были и приятные стороны. Усталость и опустошение после концерта компенсировались энергетикой эмоций полученных от благодарной публики. А фонтаны славословий и лучи всеобщего любопытства тешили тщеславие. Ах, как смотрели на нее мужчины! И какие мужчины! Уж точно не чета какому-то зачуханному «оберфюрреру» фон-Как-Там-Его… Нет, не чета.

«За мной сам Пикассо… ммм… волочится!» — Подмигнула она себе в зеркало и, смутившись, покачала головой. Опьянение славой ведь тоже со счетов не сбросишь! Пьянит проклятая, буквально сводит с ума, заставляя делать совершенно непозволительные вещи. «Головокружение от успехов»? Зачем, спрашивается, весь этот табун поклонников, включая сюда и Мориса Шевалье, если на самом деле нравится ей один лишь Пабло?

«Нравится или…?» — Спросила она себя.

«Нравится». — Ответила сама себе.

Ну, хоть трезво мыслить не разучилась: если бы влюбилась по-настоящему, не стала бы — даже мысленно — сводить счеты с Олегом. А тут…

«Я ему ничем не обязана и ничего ему не должна. И он мне тоже…»

Вся «житейская мудрость», логические умопостроения и народные пословицы ничуть не успокаивали и ничего не объясняли.

«С этим срочно нужно что-то делать. Чай не юная девица, даже если и выглядишь, как барышня на выданье. Когда же ты научишься понимать-то? Да и объективно, какая ты, к дьяволу, дива? Ты лишь играешь «богиню», имитируя талант и шарм. Все ведь заемное…»

«Ну, не скажи!» — Она все-таки взяла из лежащего на столике перед зеркалом портсигара длинную тонкую папиросу и закурила.

«Допустим, песни чужие. «Ворованные» из будущего песни. Но поешь-то их ты сама. Никто за тебя на сцену не выходит и на подиуме не танцует. И поешь сама, и сама улыбаешься «волшебной улыбкой», о которой уже написали и Поль Элюар, и Тристан Тцара. Это ты, Татьяна, потому что именно ты и есть Виктория Фар. И никого другого здесь нет! Ну, да, ну да и ты Жаннет! — Татьяна улыбнулась возмутившемуся подсознанию.

167