В третью стражу - Страница 156

156

Жизнь хотя и суетно-насыщенная, но довольно однообразная. Даже приметы быта и бытовые заботы — какие-то серые, нерадостные, несмотря на обилие красок. Сшить новое платье, сделать прическу, купить нужную косметику… И, разумеется, выступить, исполнив сколько-то песен, выпить, расточая улыбки, в кругу поклонников, и в койку, даже если «койка» — шикарное ложе в дорогой гостинице. Но что ей, уставшей и вымотанной, до той койки, если не помнит даже, как падает в нее ночью и с трудом продирает глаза утром? Что ей до всей этой роскоши, если в белых ли, черных ли простынях она спит одна? Или почти одна… А еще фильм, гонка съемок, студия звукозаписи… Ну хотя бы график выступлений, наконец, установился — до смерти надоели импровизации! — и бухгалтерий заниматься не надо. Антрепренер подписал контракт — неожиданно щедрый, невероятно щедрый, если иметь в виду, что она пока считай никто, но… видимо антрепренер понял намеки Федорчука.

«Пока никто… Или уже кто-то?»

Кто-то… — Зеркало не обманывает. Уже кое-кто, и зовут ее Виктория Фар.

«Так-то, голуби мои!»

Не Пугачева и не Распутина, но та, которой обещано будущее немереной крутости.

«Или пуля в затылок…»

Ну, что ж могло — может — случиться и так. Но по внутреннему ощущению это достойней жалкого прозябания в Аргентине или Чили.

«Не нужен нам берег турецкий… И Мексика нам не нужна! А если за дело, то и пуля не дура!»

От мрачных мыслей ее отвлек стук в дверь.

— Да! — Раздраженно бросила Таня, знавшая, впрочем, что «чужие здесь не ходят». — Ну!

Но это были свои.

Скрипнула, раскрываясь, дверь, и в «кабинет» вошел Виктор.

— Опять не в духе? — С какой-то странной интонацией спросил месье Лежён. — А тебе, между прочим, цветы.

«Цветы… Скоро аллергия от них начнется!»

— От кого? — Не оборачиваясь, спросила она, припудривая между тем носик. — Записка есть?

— Нет — ответил Виктор и протянул ей сзади, через плечо, веточку сирени.

— Сирень? — Удивилась Таня. — Студентик какой-нибудь? — спросила, не потрудившись даже взять у Виктора цветы.

— В Париже она уж две недели как отцвела. — Скучным, «лекторским» голосом сообщил Федорчук, продолжая держать букетик над ее плечом. — Самолетом из Стокгольма… пришлось в Вильнев-Орли съездить…

— Вот как? — Что-то в его тоне насторожило, но она не успела еще переключиться с собственных мыслей на новые «вызовы эпохи». — И от кого же?

— Баст. — Коротко ответил Виктор, вкладывая веточку в руку Татьяны.

— На самолет деньги нашлись, а на розы… — начала, было, она, и разом побледнев, уронила веточку на трюмо, схватилась за горло, останавливая рвущийся вскрик.

— Что с тобой? Плохо? — Виктор метнулся к графину с водой, налил полстакана и поднес Татьяне. — Попей. Сейчас за доктором пошлю…

— Да, что с тобой! — Снова спросил он, заглянув в глаза Татьяне, уже настолько блестящие, что в уголках накопилась влага и сорвалась двумя слезами.

— Жаннет! Что?… — Виктор задергался, не понимая что происходит, но увидев, что дело плохо.

А ей, и в самом деле, было плохо.

— Ддд-еннь… р-рож-жденния… — выдавила она из себя, отпуская на волю слезы и боль.

— Что? У кого? — не понял Виктор.

— Мне… сегодня… «там»…сорок…

… Мама… сирень… Двадцать восьмое мая…

«Олег вспомнил… Я сама замоталась… и Жаннет…»

А cлезы текли и текли…

Глава 18. Дуб и чертополох

Пожалуй, вряд ли найдётся на свете занятие проще, — если уж втемяшится в башку такая блажь — чем наводить порядок в безлюдном хозяйстве, ранее тебе не принадлежавшем. Не связывают условности и традиции. Никто не стоит за плечом и не сопит укоризненно, подразумевая что «при старом хозяине» было лучше. Нет вечного как полусуточные приливы Фёрт-о-Форта стариковского шёпота за спиной — «по миру пойдём с новыми порядками. Не та нынче молодёжь, да и что с него, англичанина, взять?!» Такое положение дел не то чтобы радовало Майкла Гринвуда, а вместе с ним и Степана, но значительно облегчало задачу полноценного вступления во владение. Да и обнаруженные поблизости от поместья горные — форелевые речушки, питавшие «Лох-как-его-там», были с благодарностью восприняты как дар небес. Или, по меньшей мере, в качестве приятного бонуса к библиотеке и висковарне. В следующий приезд сюда, — а когда он будет, следующий? — стоило озаботиться снастями и снаряжением, ибо в этой глуши приобрести их — несбыточная мечта.

Однако, если взглянуть на всё это с другой стороны, то ещё лучше рассуждать о наведении порядка в новом «дворянском гнезде», сидя в глубоком и жёстком, несмотря на несколько подложенных подушек, кресле у камина. И не абы как, а в точном соответствии со сладкими фантазиями о «старой доброй Англии». То есть, с большим графином (пинты на три, не меньше) «неженатого» пятидесятилетнего виски и новеньким хумидором из белизского кедра, полным отборных сигар Partagas. Степан и сам не знал почему выбрал именно этот сорт. Мало ли в мире хороших брендов? Но, наверное, проскочили какие-то ассоциации с безденежной молодостью, когда по карману начинающему преподавателю были лишь крепкие и сладковатые кубинские сигареты. Были, разумеется, и сигары, скатанные — по рассказам очевидцев — на широких бёдрах юными мулатками острова Свободы. Эти сигары — именно Partagas — продававшиеся в киосках «Союзпечати» по сорок копеек за штуку, — дорогое удовольствие для редких пижонов. Яркие воспоминания молодости, будь они неладны! Цвета и запахи — как вспышки стробоскопа — наотмашь бьющие по нервам. А вот виски в «там и тогда» не было. Никакого. Лишь коллеги — счастливчики, командированные в «забугорье», привозили нечто вроде «Белой лошади» или «Чёрного кота». Дешёвого, надо отметить, пойла, а иное было просто недоступно с учётом невеликих инвалютных суточных. Но «у советских собственная гордость» и хорошим тоном считалось, уговорив в очередной раз пузырёк «ячменного самогона», дружно притворно удивляться — «как они там эту гадость пьют? «. Сейчас всё было иначе. Виски был великолепен без преувеличений. Дымный, торфяно-дубовый аромат, казалось, пропитал за несколько дней все окружающие Матвеева предметы. Но виски — и это главное — не подменял собой события жизни, а лишь придавал им особый вкус, как маленькая щепотка специй делает обыденное блюдо запоминающимся.

156