В третью стражу - Страница 138

138

— Нет, — покачала головой Кайзерина, уловив в интонации жены Баста нечто настолько же настоящее, насколько могут быть настоящими горы, небеса и речные струи. — Вы мне таковой не кажетесь… Вы счастливы с Бастом?

«Зачем я ее спросила? Что хорошего в том, чтобы мучить бедную женщину?»

«А почему, собственно, мучить? — Удивилась она через минуту своей же упертости. — Что мешает мне сыграть с ней в «руку провидения»? Не правда ли у провидения красивая рука?»

Ну что тут скажешь! Кайзерина и сама не знала — не могла и не хотела объяснить — что с ней происходит, чего она хочет, и зачем делает то или это. Вот когда предлагала полковнику Баштюрку краденые секреты чешского ВПК, твердо знала, зачем и почему, и какую конкретно сумму в английской валюте хотела бы за свои услуги получить. А с какой целью притащилась в имение Баста — даже не задумывалась. Не знала и знать не желала, плывя как рыба в речном потоке — сама по себе и вместе с рекой, куда бы та не стремила свой бег. Захотела и приехала, поддавшись мгновенному капризу. И с чего вдруг ее «пробило» совращать милую и явно не склонную к однополой любви Вильду фон Шаунбург тоже совершенно непонятно, ведь сама-то она до сих пор тоже предпочитала одних лишь мужчин. Но накатило что-то настолько сильное, что, верно, и наэлектризованный воздух задрожал, как перед бурей, и огонь в камине заметался со страшной силой, словно горючего плеснули. И жена Баста не устояла. Помыкалась немного, краснея и вздыхая, да и поддалась общей атмосфере безумия, сдаваясь на милость победителя. А победительница, и сама плохо соображая, едва ли понимая, что и зачем творит, как во сне притянула к себе Вильду и впилась губами в растерянно приоткрывшиеся губы. И вдруг — «Великие боги!» — ее обдало таким жаром и так толкнуло в виски, что только держись! Прямо как с Бастом, честное слово! Тот же жар, тот же бег сердца под гору. И ласковая нежная кожа под пальцами и жар зажженных страстью губ. С ума сойти!

И уже не помнилось — не запомнилось, ушло в небытие неузнанное и неосознанное — как добирались до спальни, как «вылезали» из платьев и белья, и как и что делали потом. Только гул в ушах, как бушующее пламя лесного пожара, алая пелена кисеей неутолимой страсти перед глазами, и пьянящая свобода, которой слишком много даже на двоих.

* * *

«Зачем?» — Чудный вопрос, особенно тогда, когда нет ответа. Но к чести своей Кайзерина задала его себе всего два раза. Один раз за завтраком, поймав плывущий, все еще «пьяный» взгляд Вильды и уловив в нем тень надвигающегося раскаяния и растерянности. А второй раз — в липовой аллее, где баронесса устроила с позволения хозяйки импровизированное стрельбище.

В доме было полно замечательных охотничьих ружей и не только ружей. Великолепная коллекция, в которой попадались и совершенно уникальные экземпляры. И все действующие, как оказалось, все «на ходу». Ну как же Кейт могла удержаться, когда «Голланд-Голландовский» дробовик «Рояль», и «тулочка» в серебре 1907 года, и маузеровский штуцер для африканского сафари, и винтовка Бердана, заточенная на лосей да медведей, и карабин Манлихера… Ну чисто девочка в кукольном магазине…

— А можно? — Боже мой! Это что же ее, баронессы Абедиль-Николовой, голос так просительно звучит? Но нет сил устоять перед таким великолепием: можно слюной подавиться.

— Разумеется, можно… — Вильда все-таки сомневается. — Не думаю, чтобы Себастиан был против…

— А где можно пострелять? — Резко берет быка за рога Кайзерина Кински.

— Н… не знаю… Возможно, в липовой аллее.

И вот уже расползается в чистом и сладком мартовском воздухе будоражащий кровь острый запах пороха. Гремят выстрелы. Лопаются со звоном винные бутылки, и разлетаются в пыль сухие тыквы. И совершенно счастливая Кайзерина оглядывается на Вильду, видит полыхающий в изумрудных озерах ее глаз восторг, и спрашивает себя во второй и последний раз — «Зачем?»

Но…

«Сделанного не воротишь… — говорит она себе, вскидывая австрийский штуцер начала века. — И ведь совсем неплохо получилось…»

Выстрел, еще один…

«А за неимением гербовой… — Она откладывает «австрияка» на тележку, в которой старый Гюнтер привез все это добро в липовую аллею, и берет в руки «тулочку», такую изящную, что впору влюбиться. — За неимением гербовой… можно и повторить… А?»

Глава 16. Берлин-Мюнхен

— О чем вы думаете? — Резковато и неожиданно, но почему бы и нет?

«Как там говорится в русской поговорке? Ты начальник… Но это ведь не только про славян сказано. Немцы в этом смысле другим народам сто очков форы дадут и ни за что не проиграют. Ты начальник, Рейнхард, ты в своем праве».

— Да, вот думаю, как бы ловчее перерезать вам глотку, господин Группенфюрер. — Без тени улыбки ответил Баст.

— Рейнхард. Мы ведь не на службе, Себастиан, не так ли?

— Рейнхард. — Сдал назад Баст.

— Итак? Чем? Когда? За что? — У Гейдриха холодноватые голубые глаза. Прохладные. Нордические. Одна беда: размер и разрез. Маленькие, немного косят и иногда бегают. И разрез глаз оставляет желать, но…

«Короля играет свита. А Гейдриха — черная аура посвященности, избранности, вовлеченности в страшные тайны режима. Где-то так».

— Полагаете не за что? — Играть так играть: было даже любопытно, какова на самом деле длинна поводка и ширина ошейника?

— Допустим. — Кивнул Гейдрих. — Допустим, что так. Но я задал еще два вопроса.

— Опасной бритвой. Ночью, во сне.

— Господи Иисусе, Баст! — Воскликнула, появляясь в дверях Лина. — Что вы такое говорите? Кого вы собираетесь резать?

138